Я бы лучше не смог описать эту женщину, чем это сделал Андрей Белоконный в своем посте https://www.facebook.com/andrei.belokonniy/posts/2377164635651839
Добавлю лишь, что ей 90 лет.
Спасибо всем огромное за участие!
Никитишна.
20 февраля 2019 года я и молодой парень из Техаса (Wes Hawthorne) поехали из Запорожья в Красногоровку, (через Марьинку, что в Донецкой области). Он не представитель ОБСЕ, не профессиональный журналист и пока ещё не известный политик, чтобы планировать заранее специальный осмотр линии фронта. Но, где-то там, в просторах интернета, этот парень ведёт блог, который читают люди из разных стран мира. Кстати, именно так на английском языке, (как я понял), называется первая линия разграничения или военных укреплений между конфликтующими сторонами – фронт, а граница, это что-то созвучное с нашим бордюром у дороги (и слово «пограничники» у них звучит примерно как прибордюрные парни:)) В данном случае считаю приобретением моё отсутствие знаний английского языка, как и незнание русского моим другом. Потому, что в какой-то момент, (уже ближе к Курахово), современные технологии с электронными переводчиками перестают работать и остаётся возможность получать впечатления от увиденного, без «перчика и соли» комментаторов, наблюдая за выражением эмоций на лицах собеседников, прислушиваясь к интонации голоса 🙂
Наша поездка родилась спонтанно, за очередным чаепитием я пытался узнать у Вэса, осознает ли он, что украинская война, по американским меркам расстояний, находится «за углом»? Хочет ли он увидеть частный сектор, где на улицах огромные кучи битого шифера, просунуть руку в появившееся после взрыва отверстие бетонного забора и вставить пальцы в рванные осколками металлические калитки и ворота? Походить у стен, изрешеченных смертоносными остатками мин и снарядов? Увидеть своими глазами многоквартирные, полуразрушенные дома, в которых или вообще нет остекления, или osb-плиты вместо окон, где всё ещё живут люди, не получая практически никаких коммунальных услуг.
⁃ Завтра у тебя день рождения, я могу сделать тебе такой подарок, путешествие на войну и, если повезёт, в тот же день мы вернёмся назад – сказал я ему.
⁃ Да, я готов, это очень интересно! – сказал он, по настоящему обрадовавшись.
Мы подъезжали к границе Донецкой области, всё громче становился гул покрышек автомобиля, свидетельствуя о частом использовании асфальтного покрытия гусеничной военной техникой. Это что-то схожее со звуком, который издаёт колесо машины, когда едешь по скоростной трассе и наезжаешь на специально нанесённую продольную шумовую полосу у края дороги. Чем ближе к линии разграничения тем насыщенней звуковой эффект, потому что все дороги уже стали продольно-поперечными шумовыми полосами.
На всех блок-постах мне, как водителю, военные указывали жезлом или рукой место, где я должен остановиться, я открывал окно (иногда дверь), военный подходил и спрашивал (на украинском языке) куда мы едем, я отвечал (на русском), что к бабушке в Красногоровку и нас отпускали. Вэс удивился, почему у нас не проверяют документы, на что я ответил, – мы хорошие парни, едем на донецкой машине в сторону Донецка, зачем нам документы или осмотр автомобиля? Так мы добрались до последнего, устроенного на трассе в чистом поле, блок-поста, к которому подъехав вплотную, я сказал, – вот ворота в ДНР, здесь кончается власть Украины.
С этого участка трассы, а также с дороги, ведущей из Марьинки в Красногоровку, отчетливо видны терриконы и некоторые шахтные хозпостройки, являющиеся оборонительно-наблюдательными пунктами армии ДНР. Человек с нормальным зрением может увидеть через поле электрические опоры, деревья и даже количество толстых ветвей в кронах этих деревьев, не хочется верить, что кто-то наблюдает за тобой через прицел оружия. По обе стороны дорог стоят таблички с нарисованными на них черепами и предупреждающими об опасности и минах надписями на русском и английском языках. Кое где на таких табличках написано, чтобы ни при каких обстоятельствах люди не покидали дорогу, даже в случае опасности.
Я действительно ехал в Красногоровку к знакомой бабушке, (вёз ей небольшой продуктовый набор), а также имел огромное удовольствие от встречи с близким мне человеком из Марьинки. Моему американскому другу я предложил получить не только эмоции от увиденного, но и принять участие в жизни хоть одного, реально голодного, живущего на передовой, человека, купить для него, и отвезти ему домой, небольшой продуктовый набор. Мы знакомы с Димой (Dmitry Pashchenko) и согревающими дома, тела и души, делами Благотворительного Фонда ДоброДом, поэтому я попросил именно Диму найти для Вэса, так сказать, бенефицианта.
Наладив телефонную связь с социальным работником из Марьинки, мы встретились, и поехали к Никитишне. По пути я слушал историю о тяжелой жизни одинокой, девяностолетней женщины, перемешанную с частыми высказываниями благодарности за привезённый старикам уголь. Вот если бы не Дима с углём, мы не знаем, что бы мы делали, – сказанная соцработником несколько раз, в разных интерпретациях, фраза.
На входной калитке наклейка с изображением Папы Римского, небольшой дворик, маленький домик. Входная дверь из белого оконного метало-пластикового профиля с двумя сэндвич-панелями того же цвета, замок есть, но не закрыт. Мы входим без стука, согласно славянскому обычаю кланяясь у порога, (дверь низкая). Прямо напротив входной двери, буквально в двух шагах, на стуле, лицом к входу сидит, закутанная в несколько слоёв ветхой одежды, хозяйка. Свет не включён, в метре за её спиной маленькое окошко, на улице полдень, а в доме сумерки. В руках у бабушки ничего нет, перед ней на полу ничего не стоит, такое ощущение, что она всю жизнь вот так сидит напротив входа и ждёт…
Услышав как мы здороваемся, или увидев, что кто-то заходит в дом, Никитишна с трудом поднялась со стула. Она не кланяется при входе, – подумал я, оценив рост бабушки. Я выкладывал из пакета продукты на стол, а соцработник громко говорила, что теперь не придётся голодать, ребята привезли еду. Так и не двигаясь с места, и не садясь на стул, Никитишна начала выражать нам свою благодарность на украинском языке, рассказывая, что совсем плохо видит, поэтому всё делает на ощупь, и продукты потом переберет на ощупь. Она смотрела на нас через ещё советские очки, с очень толстыми, затертыми, (или просто грязными), линзами, мне в тот момент казалось, что она вообще из другого измерения, хорошо слышим и видим её только мы, а ей нужно приложить огромные усилия, чтобы установить с нами контакт.
⁃ Как вы тут живете во время войны? – спросила соцработник у бабушки, вероятно подозревая наш интерес именно к этому вопросу.
⁃ Це друга війна у моєму житті. Першу війну я хорошо пам’ятаю, мені тоді було дванадцять років, як почалася війна… Я усе пам’ятаю… А от зараз, як починають стріляти, я думаю лізти мені до підвалу чи ні, може як залізу, то вже і не вилізу… Ну що ж тепер робити… – говорила Никитишна.
Страха в её голосе не было слышно, её руки не дрожали, только было видно, что ей тяжело стоять. Очень сложно описать свои чувства и переживания в такие моменты, я и сейчас пытаюсь «проглотить комок в горле». Знакомо ли вам чувство, когда ты, с полным осознанием происходящего, готов стать на колени перед человеком? В сумерках той прохладной комнаты стоять осталось только моё тело, моя душа упала ниц. Я начал вслух желать Никитишне благословений и сохранности от Господа, собираясь быстрее уходить, а она напоследок говорит:
«Може ви мені скажете, коли це закінчиться? Може колись хтось зайде до мене та скаже, що все… скінчилося»…
Далее, уже кланяясь на выходе, я и соцработник говорили стандартные ответы и прощальные фразы, нам с Вэсом был показан замечательный уголь в сарае, снова выражена благодарность Диме и готовность сотрудничать с нами. Соцработник вернулась в дом, а мы поехали в Красногоровку. Там моя знакомая бабушка приготовила свежий борщ, сварила, сделанные своими руками пельмени и накормила нас «до отвала», приговаривая при этом, что уже давно ждёт нашего приезда и сожалея о том, что мы сегодня же и уезжаем.
Наша обратная дорога была такой же лёгкой, как и туда. Вэс, засыпая, пытался держать баланс, а я представлял себе разные варианты открывающейся перед Никитишной входной двери и произнесённой такой долгожданной для неё фразы, – всё кончилось…